суббота, 22 мая 2010 г.

Глава 1

Пришедшая на смену зиме весна всегда вступает в свои права с некоторой робостью, словно в первый раз, робко ощупывая природу, и проверяя, что изменилось за то время, пока ее не было. Снег из последних сил цепляется за землю, даже втоптанный в грязь конскими копытами, он не сдается, лишь немым укором взирает с обочины дороги на едущих путников и покорно сносит новые и новые удары судьбы. Пронизывающий, казалось бы, до самых глубин души влажный ветер уже начинает наполняться теплом, но сам виновник происходящего - солнце - пока не спешит показываться взору, лишь изредка нерешительно высовывает краешек из-за грязно-серой ваты облаков. Иногда, как сейчас, например, начинает накрапывать мелкий неприятный дождь. Редкие путники, встречающиеся на этой дороге, угрюмо прячут лица свои в воротники, словно пытаясь отгородиться ими не только от привязчивой сырости, но и от остального неприветливого мира. Хмуро раскланиваясь со случайным встречным, даже не сняв шляпы, они пришпоривают коней, в стремлении хотя бы скоростной ездой спастись от тоски, вгрызающейся железными клыками в душу.
Длинный, почти скрытый мелкими капельками дождя силуэт едва различим на обочине. Этот участок дороги на несколько дней пути простирается по полям, поэтому кучер проезжающей мимо коляски невольно оглянулся на бедолагу, которого непонятно каким образом занесло в столь неприглядные места. Казалось бы, человек после столь длинного пути должен валиться с ног от усталости, но походка неизвестного в темно-сером длинном плаще была легка, словно он только что вышел из дома, отлично выспавшись.
Если бы у кого-то из случайных попутчиков появилось желание заглянуть под капюшон, полностью скрывающий лицо, у него мгновенно пропало бы желание заводить какой-либо разговор с человеком, глаза которого пылают такой ненавистью. Казалось бы, окажись на пути его взгляда бревенчатая изба, от нее не осталось бы и кучки пепла.
Слово "ненависть" имеет много значений. Они могут колебаться от очень сильной обиды на человека, предательства любимого, до разрушающей и сжигающей человека изнутри ненависти ко всему человеческому роду. Стоя около такого человека, даже физически ощущаешь идущую из самой глубины его души ненависть. Кто-то может сказать, что такой человек заслуживает жалости.
Страшнее даже самой сильной ненависти может быть лишь холодное равнодушие. Ненависть словно разжигает в человеке внутренний огонь, дает силы жить, дарует смысл жизни в мщении. Равнодушие же холодным червем живет где-то у тебя в груди и медленно, по кусочкам, разъедает твою душу, так что однажды понимаешь, что не способен больше испытывать никаких чувств. Ты пуст, как выеденное яйцо. Жизнь теряет всякий смысл, и остается даже не тоска, потому что тосковать ты не способен, а холодная безысходность.
С человеком в сером поравнялась богато украшенная карета, запряженная четверкой вороных коней. Одно колесо угодило в лужу, и на серого человека выплеснулся целый поток грязи, смешанной с мокрым снегом. Он даже не замедлил шаг, словно не замечая стекающей даже с лица грязной воды. Не сделал ни единого движения, чтобы как-то очистить безнадежно испорченный плащ, хотя, судя по всему, никакой поклажи у него с собой не было.
Все это было прекрасно видно через неплотно зашторенное окно кареты. Хелен ожидала, что ненамеренно оскорбленный путник остановится и польет проезжих потоком словесной грязи, подобной той, которой волей судьбы оказался облит сам. Такой молчаливой покорности следовало ожидать от человека, который, судя по гордой осанке и недешевому одеянию, принадлежал к благородному сословию. Она окликнула кучера, приказывая немедленно остановиться. И, когда карета замерла на обочине, все через ту же щель в шторах наблюдала за человеком, ожидая, пока он поравняется с ней.
Хелен и сама не могла бы объяснить, почему вдруг так озаботилась судьбой неизвестного человека, тем более что отец наказал возвращаться в усадьбу до темноты, а уже смеркалось. В неизвестном было, на ее взгляд, немало странного: длинный, достающий почти до земли темно-серый плащ скорее бы приличествовал какому-нибудь бедному художнику или бродячему артисту, но более чем изрядно выпачканные грязью лаковые ботфорты стоили дороговато для художника. Выбивающиеся из-под капюшона темные волосы были гораздо длиннее, чем предписывалось модой, однако на руке Хелен заметила множество колец, это подтверждало, что перед ней человек одного с ней сословия. Девушка не могла понять, почему стремилась под колыхающимся капюшоном хоть немного разглядеть лицо. Но все, что ей удалось увидеть - это довольно четко очерченные губы, сжатые настолько, что побелели.
Тем временем человек почти поравнялся с каретой. Высунувшись из окна почти по пояс, Хелен окликнула его:
- Господин, прошу прощения, мы не хотели причинить вам неудобства! Может, вы будете так добры, что согласитесь принять какую-либо нашу помощь?
Человек молча прошел мимо, даже не замедлив шаг. При его приближении Хелен обдало могильным холодом, и внезапно возникший беспричинный страх заставил ее отшатнуться вглубь кареты.
Однако то ли природное упрямство, то ли любопытство все же пересилили. Она выбралась из кареты и, не обращая внимания на холод и грязь, мгновенно покрывшую атласные туфли и подол алого бархатного платья, кинулась за незнакомцем, который уже успел уйти довольно далеко. Хелен была уверена, что неизвестный слышал шаги бегущей за ним девушки, но даже не повернул головы.
Человек в сером резко замер на месте, словно столб. Хелен от неожиданности не успела затормозить и врезалась в его спину. Это было похоже на то, как если бы она ударилась о гранитную скалу.
Незнакомец повернулся к ней и медленно снял капюшон. Первым, что увидела Хелен, были прекрасные глаза. Необычного серо-голубого цвета, они словно два водоворота манили в себя, звали навеки остаться в их глубине, плавая между колючими серыми льдинками, от которых у нее пробежала дрожь по всему телу. Волосы оттенка вороного крыла колыхались под порывами ветра и хлестали по лицу, на фоне бледной кожи выглядя еще более черными. Даже если бы захотела, Хелен не смогла бы отвести от него взгляд. От незнакомца веяло таким ледяным могуществом, что хотелось повиноваться ему беспрекословно. Если бы один взгляд этих божественных глаз приказал бы броситься с обрыва в реку, Хелен бы сделала это, ни на миг не задумавшись.
Все это продолжалось всего несколько секунд. В следующий момент девушка как подкошенная рухнула на землю. Серый незнакомец не прикоснулся к ней даже пальцем. Он все так же неподвижно стоял, лишь один уголок бледных губ слегка дернулся, словно в попытке улыбнуться. А с Хелен тем временем происходило что-то непонятное. Она с трудом понимала, где находится и что делает, в глазах потемнело. Хелен попыталась подняться, но тело было словно чужим, девушка не ощущала, ни руки, ни ноги. Сквозь какой-то странный гул в голове, она слышала только биение своего сердца, которое с каждым ударом становилось все реже и тише.
Каким-то боковым зрением Хелен различила подбежавшего кучера. Изо всех сил он вытянул незнакомца кнутом по спине. Непоколебимая громада в сером даже не пошатнулась, но сознание девушки на минуту прояснилось, и она смогла подняться с земли и пятясь, не смея повернуться к страшному незнакомцу спиной, добралась до кареты, откуда увидела, как кучер упал на колени перед незнакомцем и так и остался стоять, когда серая фигура начала медленно таять в воздухе.
Хелен плохо помнила, как на случайно подвернувшейся коляске добрые люди довезли ее, мокрую, грязную, дрожащую до родной усадьбы, где чьи-то заботливые руки ее вымыли, переодели и уложили в кровать. Все это время перед ее взором стояли эти глаза, от которых мороз пробегал по коже, добираясь до самого сердца, заставляя его сжиматься от страха.
К собственному удивлению, заснуть удалось довольно быстро. Но всю ночь ее сны не покидал медленно ниспадающий на плечи капюшон, выпадающие иссиня-черными волнами волосы и всепоглощающий взгляд, проникающий из-под густых черных ресниц в самую душу и раскалывающий ее на множество ледяных осколков. Холод, излучаемый незнакомцем, все еще скользил скользкими щупальцами через плотно закрытые ставни окна под теплое одеяло. Хелен хотелось, чтобы то краткое мгновение их встречи длилось вечно. Даже если бы она тогда и умерла, ей казалось, что ее душа растворилась бы в глубине серых глаз и блуждала бы в их лабиринтах вечно, и это уж точно было бы раем, самым прекрасным, который только можно пожелать бессмертной душе.
Утром в усадьбу на телеге, запряженной старой серой в яблоках лошадью привезли покрытое белой простыней тело несчастного кучера. Хелен, которая в этот момент завтракала со своим отцом и подбежала к окну на шум во дворе, от этого зрелища не на шутку замутило. Сославшись на это, она пожелала отцу хорошего дня и поднялась к себе.
К этому дню обитатели всей усадьбы готовились не одну неделю. Сегодня впервые с официальным визитом прибывала вся семья жениха Хелен Эдуарда. За те дни, что они проведут гостями князя, следовало обсудить детали предстоящей свадьбы и все проблемы, сопутствующие столь знаменательному событию. Загодя были подготовлены гостевые комнаты, где все содержалось в строжайшем порядке, и каждый день старательные горничные стирали каждую пылинку с и без того безупречной мебели. Специально приглашенный из города садовник оказался настоящим мастером своего дела, и Хелен любовалась плодами его работы, широко распахнув окно. Устройство всего сада, безусловно, не могло не радовать глаз. В самом центре располагался огромный мраморный фонтан, изображающий сидящую на камне русалку; из раковины, которую она держала в руках, журчали, переливаясь на солнце, струи кристально чистой воды. От фонтана, словно лучи солнца, расходились в стороны клумбы тюльпанов самых разнообразных цветов и размеров. По краям вдоль забора в виде живой изгороди располагались кусты роз, которые сейчас словно ждали своей очереди, готовые выстрелить в небо бутонами прекрасных алых цветов. Всю эту красоту можно было созерцать как из окон, так и прохаживаясь по искусно вымощенным разноцветными камнями дорожкам. К тому же, иногда в хорошую погоду отец Хелен приказывал подать завтрак в увитую плющом беседку, где можно было провести, казалось, целую вечность.
За неделю до этого Хелен места себе не находила, хотела только поскорее приблизить этот день, но сейчас почему-то ей упорно не хотелось никого видеть. Даже Эдуард начинал вызывать легкое отвращение и казался только досадной преградой, отнимающей время. Она с неохотой натянула первое попавшееся платье, которое было в шкафу. Это оказался легкий серый сарафан с вышитым бисером подолом. Волосы оставила лежать, как им хочется, только пару раз провела по ним расческой и сбрызнула духами. Из украшений Хелен ограничилась искусно сделанными серебряными серьгами, купленными за немалую цену у какого-то торговца из-за моря, и тоненькой серебряной цепочкой. Повертелась перед зеркалом и, как всегда впрочем, осталась недовольна. С каждым днем, осматривая себя, Хелен находила в своем облике все больше недостатков. То ей казалось, что новое платье ее полнит, то, наоборот, видела себя тощей, как палка, то непослушные волосы лежали совсем не так, как она хотела, то лицо казалось каким-то слишком уставшим.
То, что на нее когда-то обратил внимание сын довольно влиятельного помещика, казалось совершенно невероятным чудом. Она иногда ловила себя на мысли, что, наверное, спит, и все это ей снится, а утром перед ней предстанет настоящее, в котором она - старая дева, сидит у окна в отцовском поместье и вышивает на пяльцах причудливых птиц, с умением, развитым за многие годы практики.
Но вот будущее ее было более или менее определено. Скоро назначат уже день свадьбы, а затем она уедет из старого отцовского поместья к новой жизни, но от мыслей об этом хотелось не петь от радости, а убежать куда-нибудь далеко-далеко, где никто не будет решать за нее, и она сможет хоть немного побыть свободной, сама распоряжаясь своей судьбой.